ПОСЛЕВОЕННАЯ СОЦИАЛИЗАЦИЯ НЕМЕЦКИХ ВЕТЕРАНОВ
Практически единственная в своём роде книга рассказывает о том, как происходила социализация ветеранов вермахта, особенно офицеров, в послевоенной Западной Германии.
На фоне руин послевоенной Германии и разорванного на фракции общества вчерашние призывники и кадровые офицеры испытывали трудности. Первые пару лет после войны общество их злобно отталкивало. Вина за проигрыш возлагалась и на нацистов, их руководство, и на армию – иногда даже кажется, что больше на армию.
Позиция, которую озвучивали в прессе, была примерно такой. Были хреновые генералы: они всю войну жирно кутили в тылу с французскими винами и столь же французскими проститутками, покорные нацистским бонзам. Были лизоблюды-офицеры, которым перепадало с барского стола, и которые очень хотели выбиться в хреновые генералы; они издевались над солдатами. Вся эта компашка пила кровь немецкого народа, а призывники были плохими солдатами (потому что хорошие не проигрывают войн). И даже больше: безвольными, которые ни возмутиться не могли, ни сделать чего-то у них духу не хватило. В общем, это позиция «Ты воевал? Нашёл чем гордиться!». Противоречие было в том, что общество – одновременно! – в целом уважало военных, судя по социальным опросам.
Такого рода стигматизация этих военных раздражала, унижала и проч. Сами они занимались чем получится: становились почтальонами, фармацевтами, курьерами, крутили гайки. Приносило ли это доход? Минимально. Приносило ли это удовлетворение? Редко когда. Неожиданность: первые послевоенные годы в Германии характеризуются волной самоубийств. От безысходности и нищеты убивались целыми семьями. Бывшие офицеры писали запросы и возмущались. Толк был? Нет. Как не было и пенсий.
Создание армейских ячеек и ветеранских организаций было запрещено законом, американцы и британцы за этим строго следили. Не уследили: в итоге при посредничестве бывшего адмирала Готфрида Хансена были созданы т.н. «группы быстрого реагирования», неформальные сети бывших чинов, которые поддерживали переписку, живя в рамках одного города. Можно было написать с просьбой помочь деньгами, работой, жильём, а там уже по внутренним каналам это всё распространялось и автору письма собирали деньги, находили работу, давали кров. Хансен же всех отмазывал перед лицом властей («Что вы, какие организации, какой реваншизм?»).
К началу 50-х эти положения смягчились и всплыли несколько основных сообществ, среди прочих «роммелевцы» и бывшие чины дивизии «Великая Германия». Позже многие организации объединились под одну крышу – Лигу немецких солдат. Основной целью было добиться финансовых выплат, второй целью – защищать «солдатскость», как они её видели, третьей целью – поиск информации о пропавших без вести и мемориальная деятельность. Пенсии постепенно и с большим скрипом, смогли пролоббировать уже в 1951 году, хотя всё равно оно пока касалось не всех. Сделано всё было через того же Хансена и его друзей, которые в отношениях с бундестагом представляли себя как «голос вермахта». Создали Лигу пенсионеров вермахта.
Сами организации были разные. К примеру, бывшие «африканцы» отличались сравнительно большим миролюбием и открытостью новому, чем «великогерманцы», которые особенно гордились своей борьбой на Восточном фронте, не говоря об эсэсовцах, которые вообще от всех особняком держались. «Африканцы» напирали на то, что они, благодаря их взаимодействию с местным населением во время службы, якобы знают культуру иных народов и готовы быть «послами доброй воли» от нового государства в неевропейские страны. «Великогерманцы» считали себя своеобразной элитой, подчёркивали то, что их борьба якобы познакомила их с «истинным ликом большевизма», от которого они будут охранять новую Германию. Короче, все ветераны неизменно считали, что именно они и их опыт являются релевантными для задачи построения новой Германии и послевоенного возрождения.
Локенур пишет, что пустыми словами это не было. К концу 40-х почти все занимали позу «нас обидели, дайте нам права, пенсии и хватит нас ругать». В 1951 году первая пресс-конференция председателя Лиги немецких солдат завершилась крахом и позором из-за реваншистских речей. Однако к 1953 году произошло усвоение языка демократии, если можно так выразиться. Офицеры попытались смешать и своё прошлое – взгляд на которое, конечно, не отличался критичностью вообще – и новые ценности, в итоге создав свой, особый вариант сотрудничества.
Совершенно особое место в этой системе мировоззрений занял опыт плена. Для тех, кто сидел в СССР, после возвращения он стал объектом ненависти, через который лишь укреплялась самоценность «солдатскости» и антикоммунизм. Эти ветераны подчёркивали, что те, кто стал сотрудничать с русскими и NKFD, в массе своей, плохо кончили, а вот те, кто остался верен некоему общему «братству офицеров и солдат» и его идеалам – те выжили. Для тех, кто сидел у западных союзников, этот опыт был своеобразной «пробой пера» в плане знакомства с ценностями демократии и переосмыслением своего прошлого; эти люди в большей степени задавались вопросом «Может, западные системы уж не такие гнилые, как нам говорили, и как-нибудь баланс с нашими ценностями найдётся?». С другой стороны, своим пленителям немцы всё равно не доверяли, припоминали им опыт бомбёжек и то, что часть бывших офицеров до сих пор держат в плену. Это недоверие, однако, смиряли, объясняя себе, что иных союзников у них нет.
Сама по себе «солдатскость» подчёркивалась и на регулярных слётах, куда приглашались журналисты. Последним демонстрировались «братские отношения»: вон, смотрите, разные чины на равных выпивают. «И были вечными друзьями солдат, корнет и генерал». Большое количество обсуждений и встреч проводилось в стенах евангелических академий; особенно прославилась та, что в Бад Болле. Вчерашние офицеры написали огромное число статей, рефлексируя свой опыт в войне. Локенур отмечает, что глубокого переосмысления не было как такового: многие постулаты, вроде очень популярного представления о войне как противостояния «просвещённого Запада и азиатского Востока», были прямо взяты из нацистской пропаганды и лишь слегка переформатированы под новое время. Ещё одним мотивом была обида на общество, которое всё-таки продолжало так или иначе отталкивать бывших военных, которым очень хотелось «снова в седло».
В контексте этого, их волновал вопрос перевооружения, создания новой армии. Сдвиг в плане благосклонности к ветеранам вермахта произошёл после начала войны в Корее. Если раньше СССР в глазах Западной Германии был просто «нависающей угрозой», то теперь пришло чёткое осознание, что русские и дальше будут распространять своё влияние. Конечно, главы организаций сразу стали писать письма и в партии разного толка, и в прессу. Они прямым текстом говорили: «Вот, смотрите, то, с чем мы воевали – оно снова клацает зубами, а опыт есть только у нас, кто, если не мы, защитит демократию?!». Так сказать, приноровились.
Конрад Аденауэр был одним из адвокатов идеи создания «маленькой армии для защиты нашего суверенитета». Ветеранам хотелось стать во главе кампании по набору персонала, использовать свои организации для этого. В дополнение, им хотелось стать носителями ценностей, живыми представителями традиций, на которые должен был опираться «новый вермахт».
Ситуация была двойственной.
С одной стороны, кое-какое сотрудничество в этом отношении существовало: так, американцы периодически спрашивали у вчерашних военных совета, обобщали опыт, создали секцию по изучению немецкой оперативной истории в Алленсдорфе, привлекли вчерашних высоких чинов к работе.
В качестве побочного эффекта такой деятельности можно выделить то, что американцы впитали представление о так называемом «чистом вермахте» и реализовали его в литературе и кино, о чём писали другие авторы!!!
Изредка и государство прислушивалось к мнению. Через них обращались к тем, кто имел особо ценимый «восточный опыт» (эвфемизм из Manchester Guardian). Соглашались помогать не все: полковник Ханс фон Люк на предложение посодействовать новой армии ответил, что он построил новую карьеру, у него всё хорошо, а быть свадебным генералом у западных политиков он не хочет. Другие люди чином повыше – в их числе Хассо фон Мантойфель, Хайнц Гудериан, Курт Диттмар – в сентябре 1950 года составили записку, 6 элементов, которые они хотели бы видеть в будущей армии, и в том числе там были положения, продвигаемые ветеранскими организациями.
С другой стороны, многие ветеранские сообщества всё ещё занимали позу «нас обидели» и выдавали критику и бесконечные требования, а не советы. В вопросе ценностей тоже получилось не очень: Аденауэр и официальные лица во многом опирались на пример «людей 20 июля», а для бывших офицеров вермахта это было неприемлемо. Существовало противоречие: они всё время отгораживались от нацизма, мол, мы ни при чём, вот и Штауффенберг был, притом одновременно иначе как «предателями» тех заговорщиков и не называли. Всё это утомляло.
В итоге, бундесвер был создан, что называется, своими силами. 12 ноября 1955 года свежеиспечённый министр обороны Теодор Бланк обратился к 101 подчинённому, поздравил их со вступлением в новую армию.
Сама процедура вызвала шквал возмущения в ветеранской прессе. Церемония прошла в ангаре, а сами участники были одеты в новую униформу, которая, по словам некоторых комментаторов, напоминала облачение кондукторов в троллейбусе, а не военных.
Результатом стало то, что к концу 50-х стареющий вчерашний персонал вермахта хотя и учитывали, периодически даже куда-то приглашали, но взаимодействие с организациями и их членами сильно сократилось. Теперь был бундесвер, и именно его чинов хотели видеть в том же Бад Болле. Ветеранские организации законсервировались сами в себе, хотя более-менее активная деятельность некоторых из них (тех же «сталинградцев») длилась вплоть до середины 70-х.
////
Немного по ватниковски написано, но в плане информативности пойдет